|
Мой сайт
| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Главная » 2011 » Март » 27 » My Bloody Valentine: day 1
13:39 My Bloody Valentine: day 1 |
Тебя подвезти или как? - почему-то грубо и резко, как будто любой ответ был бы явным личным оскорблением.итак, оно понеслось.
первый из семи - по Будням Сурового Шахтёра, Обременённого Киркой, Пальто, Галоперидолом и Раздвоением Личности. бонус - Джаред Падалеки, не шахтёр, но партнёр, любовник и всяческая палочка-выручалочка. правильно, а кто ещё позаботится о насущном, когда Глав Герой обременён столькими тягостями бытия?
день первый
ангст.
и это была Solei Moon Frai, отозвавшаяся, к моему безграничному счастью, резонирующая в любви к вышеперечисленному бытию Глав Героя и нижеприведённому прочему стаффу)))
и это была Solei Moon Frai, которая написала чудесный ангст по костям земли - по моей заявке.
и это была Solei Moon Frai, которая придумала совершенно офигительную заявку - с Джаредом! - для меня. и искренне надеюсь, что хотя бы отчасти получилось то, что ей хотелось бы увидеть
да, если кто-то считает, что Solei Moon Frai существует в трёх ипостасях - они отчасти не заблуждаются))) потому что ипостасей будет семь.
а мы - поехали)
Моя заявка: лес, аварийный выход из шахты, пустая могила Гарри Уордена. Джаред, как в своё время Том, стоит над могилой. Ощущение такого тонкого пронзительного ужаса - при том, что ничего страшного вокруг не происходит.
Название: То, что не убивает
Фэндом: MBV 3D
Пейринг: Джаред Падалеки/Том Ханнигер
Рейтинг: а вот R стопудово думаю, что R
Warning: да ладно, расслабьтесь - это только ангст)
Он впервые увидел этого парня одним ясным сентябрьским днём.
Не то чтобы Джаред особенно западал на красоты природы, просто день и впрямь был чудесный: солнечно-золотой, прозрачный и ещё почти летний. Дожди оттарабанили свою августовскую норму и здесь, в сердце каменистого штата Колорадо, было сухо, тихо и ясно. Пыльно, пожалуй, чересчур. Но все дороги прямые, разбегающиеся и падающие вниз и вглубь, а ещё - светлая, прозрачная паутинка, цепляющаяся за волосы и одежду: не торопись, подожди, поживи этим днём - пока тепло и так много солнца.
Парень сидел на поломанной тумбе: она заменяла скамейку на крохотном пятачке остановки - и, вероятно, ждал очередной рейсовый автобус. Джаред как раз выходил из магазинчика на три вида чипсов и десяток упаковок презервативов - вот и весь ассортимент - когда заметил, что толстенная, с хорошего бульдога, кошка стянула хот дог зазевавшегося туриста.
- Эй, - окликнул он, стараясь напугать наглую, рыжую тварь, - эй, смотри!
Кошка, не расставаясь с лакомым куском, юркнула между расшатанными досками чахлой изгороди, и была такова.
Джаред только расстроенно прищёлкнул языком: своим окриком он добился обратного - говорят же, благими намерениями...
- Ты это мне? - негромко поинтересовался парень.
Он вроде бы и не расстроился подобным обращением, остался сидеть, где сидел, только поднял солнечные очки, чтобы лучше разглядеть Джареда.
Тот улыбнулся, чувствуя неловкость: ну, вот, лишил человека еды.
- Похоже, сегодня ты без обеда.
Парень удивлённо приподнял брови и оглянулся, хмыкнул.
- Да ладно, всё равно это есть невозможно. Они, по-моему, туда стрихнин добавляют, - доверительно сообщил он Джареду.
Падалеки протянул коричневый бумажный пакет:
- Могу предложить...
Парень только махнул рукой, отказываясь:
- Не надо, спасибо.
Из-за поворота - снизу - показался туполобый, выкрашенный красным и синим автобус. Оставшийся без хот дога турист - слишком объёмная сумка и совсем нездешний выговор - быстро поднялся со своей тумбы, потёр затекшее плечо, подхватил сумку и снова нацепил очки.
- Бывай, - бросил он замеревшему со своими пакетами - чипсы, набор лезвий для бритвы - Джареду и поднялся по ступенькам в салон. Джаред сквозь затонированное, недавно протёртое стекло мог наблюдать, как он прошёл к свободному месту, на другой стороне от двери, сел - и больше его не было видно.
Это была первая неделя сентября. Первый год после смерти Хэйли. И первое такое путешествие Джареда.
Второй раз был спустя два месяца. Они столкнулись чуть ли не нос к носу - в сетке пересечений улиц Тульсы. Глубокая осень здесь, в Оклахоме,- это яркие листья и много бегущих людей, занятых своим делом. У Джареда тоже было дело, очень важное, можно сказать, совершенно неотложное: заставить себя ничего не делать - чем он и пытался заниматься последние месяца два-три.
Может быть, это совпадение - чёртова дюжина сегодня, к примеру. Может, так звёзды предрекли, а, может, всё дело в шестьдесят шестой, пробегающей сквозь этот город, чтобы умчаться дальше. В общем и целом это могло быть, что угодно, но они встретились.
- Чёрт, - сказал парень (уже не в солнечных очках - пасмурно и ближе к вечеру, чем к утру). - В городе, где под пол миллиона жителей... Ты живёшь здесь?
Джаред думал примерно о том же. Потому и не спрашивал, просто отрицательно мотнул головой.
- Не отравился тогда?
- Нет. Я и купил-то там пачку чипсов, - признался он, вспоминая пыльный закуток остановки возле круглосуточного магазинчика, приютившегося на семидесятом шоссе Колорадо.
Парень улыбнулся, быстро, как будто экономя на подобной мимике:
- Тогда ты и впрямь везунчик. - Они остановились у кованной решётки кирпичного особняка. Сумерки наползали незаметно, неотвратимо, а Джареду так сильно хотелось рассмотреть этого странного дорожного знакомца, что вопросы никак не приходили на ум. Он просто стоял, обводя пальцем завитушки ковки, и смотрел, когда тот спросил: - Как тебя зовут?
- Джаред... Джаред Падалеки.
Парень - тёмное пальто, тёмно-зелёная футболка и вытершиеся на коленках джинсы - оглядел его, чуть прищурившись. Джареда как-то передёрнуло от этого взгляда - быстрого, скользящего небрежно и в то же время цепкого, не упускающего ни детали целого, как пальцы слепого.
- Ну, Джаред, - он схватил руку Падалеки и сжал кисть, тут же отпуская, не задерживая рукопожатия, - рад был встретиться. Счастливо.
"Джей, ты тормоз", - справедливо решил про себя Джаред. Оставшийся безымянным парень, который теперь знал имя и фамилию Джареда, быстро скрылся в толпе. Падалеки только плечами пожал, отвечая самому себе на собственное обвинение: ну, правда, что ему теперь - кричать "держи его!"
Прикосновение он запомнил - лёгкое и твёрдое, как всё в этом странном парне - от взгляда до голоса.
Под Рождество он пил эгг ног в одном из баров Западного Фарго. Было скучно и откровенно не по-рождественски одиноко. Прошлый год и прошлое Рождество он не вспоминал: слишком близко ещё, слишком больно, пусть уж будет эта сердечная тупь, чем то надрывное и яркое горе.
Был шестой эгг ног, яркие и тупые новости по идущему волнами помех экрану телека, когда он услышал:
- Эй, детка, не хочешь ли чмокнуть папочку под омелой?
Джаред кисло улыбнулся - стакану с яичным пуншем, не тем же уродам, справа и слева облепившим стойку: пожалуй, пора сваливать отсюда. К чёрту все эти барные разборки и тупых девиц с мозгом, утёкшим в силикон груди, провоцирующих своими объёмами нетрезвых байкеров.
Следующий вопль заставил его резко изменить своё мнение относительно пола беспечной жертвы приключений:
- Ах, ты, грёбанный сучок!
Может быть, это было что-то вроде шнурка симпатии - говорят, такое бывает, если людей тянет друг за другом, как магниты разнозаряженные. А может, снова что-то из дорожных легенд и последствий трассы шестьдесят шесть. Или уж всё свалим на рождественское чудо в яслях - и не такое приходилось терпеть - но, обернувшись, через плечо, он увидел знакомый ёжик коротких светло-русых волос, и этого оказалось достаточно - не только, чтобы узнать, чтобы протрезветь от отвратительного пойла, которое он тянул неторопливо последние часа три, чтобы быстро подняться - сохраняя равновесие и координацию - и подойти к самой двери, над которой была прицеплена ободранная ветка рожденственской омелы - свидетельница поцелуев всех местных шлюх со всем местным сбродом, носящим брюки и обладающим членом.
- Эй, ты, мудила, убери руки.
Он не нарывался, боже, нет, конечно. Но что-то внутри как будто перемкнуло, когда он увидел того парня, казалось, прибитого к стенке мощной рукой - и даже не знал его имени, кто он, откуда, ничего не знал.
Громадная туша - наверное, думал Джаред, его стоило так назвать: Громадная Туша. Татуированная, - поправился он - обернулась к нему, всем корпусом, неловкий и неповоротливый, как слон.
- Это ты мне, парень?
- Мозгов, значит, хватило, чтобы сообразить, - твёрдо сказал Джаред: внутри всё сводило мучительным предвкушением удара - сейчас, сейчас. Останавливало только одно обстоятельство - здоровенная лапа крепко держала парня за горло - и это равновесие неудушения Джаред решил пока что сохранить.
- Слышь, ты, лохматый, - Туша хохотнула, довольная собственным остроумием, - вали-ка отсюда подобру-поздорову. Парень стоял на цыпочках, молчал и пристально смотрел на Джареда: губы плотно сжаты, кожа резко бледная и яркая ссадина над бровью.
- Убери от него свои лапы, я сказал.
Хохот, громкие голоса, сальные шуточки и просто пьяная брань смолкли, как по мановению волшебной палочки. Лицо Туши - отёкшее, небритое, с красновато-пористым носом - долго мучалось с подходящим к ситуации выражением. Наконец, он громко, грязно выматерился и гаркнул:
- Эй, ты что, вроде как с этим вот, - тряхнул парня за горло, - с этим пидором вместе?
Джаред собирался ответить, когда что-то сильно приложило его по затылку, и следующая реплика досталась не ему, увы.
- Ты придурок, в курсе?
- Зато ты был просто на высоте, да. Особенно полупридушенный.
В то первое утро - после Рождества - Джаред услышал его имя.
- Том.
- Просто "Том"?
Джаред почувствовал, как сменили тёплый, растаявший до воды пакет со льдом на новый - холодный, быстро леденящий кожу, схватывающий, удерживающий боль в одной пульсирующей точке.
- Не просто. Очень даже непросто.
Пальцы - тёплые и быстрые в своём движении - скользнули по щеке.
Джаред зажмурился крепче, до пляшущих разноцветных кругов, прикусил губу и больше ничего не спрашивал.
- Это кто? - Том кивнул на фотографию, протёртую посередине тонкой, белесоватой линией - след долгого сгиба - порядком выцветшую.
- Моя жена. Хэйли.
Том молчал некоторое время - квартала полтора, Джаред считал специально - а потом коротко уточнил:
- Ссора?
- Нет, она умерла. Прошлой осенью.
Никто не ждал от Джареда подобных уточнений, да и интерес Тома, видимо, был продиктован вежливостью. И Падалеки внутренне обгрызал уже пятый палец - какого чёрта он постоянно говорит слишком много? - когда Том коснулся его плеча, не руки, не кисти, а положил ладонь - тёплую и крепкую - на плечо, чуть сжал сквозь ткань, подтверждая: это неслучайное прикосновение.
- Сочувствую.
Они узнавали друг друга по мелочам, будничным и ничтожным.
Когда Том не ушёл на следующий за Рождеством день, когда они не расстались и после нового года, Джаред просто спросил:
- Тебя подвезти или как? - почему-то грубо и резко, как будто любой ответ был бы явным личным оскорблением.
Том пил кофе, медленно листая утреннюю газету, и его движения не стали торопливее: он всё так же допил чашку в пять глотков - Джаред успел и это узнать за прошедшую неделю - отставил её, свернул листы и посмотрел на Джареда.
- Подвезти. Куда ты едешь?
Так Джаред узнал, что не он один такой, кто убегает в никуда, гонит по разбегающимся паутиной дорогам и без понятия, зачем. Впрочем, Том не озвучивал свои причины и никогда не делился своими дальнейшими планами.
Может, у него и планов-то и никаких не было на самом деле, но были мелочи: например, Том всегда очень аккуратно ест - не то что Джаред, торопящийся набить рот всевозможной едой. чтобы давясь, прожёвывать и болтать, и пытаться что-то говорить, рассказывать, объяснять в это же время. Том откусывает понемногу, по маленькому кусочку, тщательно пережёвывает. Он никогда не запивает еду, пока ест - только после, и это чаще всего кофе. Чашка или бумажный стакан - в пять или шесть глотков соответственно. Не любитель пива, исключение - "Миллер", пьёт медленно, смакуя.
Они проехали Висконсин - междуозерье севера, у самого края границы - вдоль и поперёк, потратив целые две недели. Это был месяц падающего, влажного снега и резкого ветра. И Джаред никогда бы не торчал в этой снежно-ветреной мельнице, если бы не Том, бросивший как-то однажды вечером - он чистил зубы, сплёвывая в раковину, дверь ванной была открыта, и Джаред видел его со своей кровати:
- Здесь неплохо. Можно задержаться.
Что конкретно означало "неплохо" - сыр пятидесяти сортов, музей Милуоки или подлёдный лов, на который они оба единодушно забили - так и осталось непонятным.
За эти две недели коллекция Джареда пополнилась: он узнал, как Том улыбается - это всегда неожиданно, это не подкараулишь и специально не вызовешь - тут дело даже не в губах, а в сетке морщинок вокруг глаз, а потом Том вдруг будто бы замирает, вспоминается и прикусывает губу, сдерживая себя. Джареду так и не пришлось увидеть его полную, до самого конца настоящую улыбку - но он утешал себя тем, что дорога только-только началась. Ещё не всё потеряно.
"Вы покидаете Висконсин", - это был привет уходящим и пожелание хорошего пути, щит на перекрёстке сто восьмидесятого и тридцать девятого - графство Грин. Том улыбнулся, не спрашивая Джареда, включил радио и надел неизменные очки.
Иллинойс был сказкой и одним быстрым, цветным мгновением - как бликовка солнца на стекле.
Том читает газеты каждый день - перелистывает страницу за страницей, затем сворачивает несколько раз и бросает в корзину для бумаг, в урну или оставляет прямо на столе. Ест хот доги - откусывая понемногу, держа в салфетке, не облизывает пальцы, испачканные в горчице или кетчупе. А ещё он щурится, время от времени - Джаред это заметил - словно забываясь. И только чуть позже Джаред догадывается: это близорукость.
Расходы они делят пополам, но Том не расплачивается кредитками, только наличными. Пожалуй, это должно было насторожить - деньги он тратит совершенно бездумно, даже не считая, - пожалуй, это и насторожило, но здесь, между Спрингфилдом и Джэксонвиллем, Том спросил, перехватив очередной взгляд Джареда:
- Ты так смотришь. Что, запал?
Джаред запнулся, он хотел объяснить: да, я смотрю на тебя, потому что ты меняешься, потому что ты всегда разный - но это ни разу не правда, дошло до него. "Что теперь делать, что теперь говорить?"
- Нет, - пробормотал он, отводя взгляд, торопливо осматривая комнату - что бы такое интересное найти, чтобы уставиться туда и не смотреть куда не надо. - Вовсе нет, Том.
Его накрыло неожиданным пониманием: всё это ложь. И прежде, чем Том что-то решил бы уточнить - как он всегда это делает - Джаред быстро открывает дверь и выходит. Это одиннадцать вечера, оттепель - изнемогающая от скорости капель стучит по подоконнику. Это он, Джаред, не знающий, как объяснить всю эту хрень хотя бы себе. И это Том, оставшийся по ту сторону двери - в общей для них обоих комнате.
Том не вышел за ним. Том не звонил ему, не искал. Да и не нуждался, пожалуй, больше в его компании - именно в такой градации рассуждал Джаред следующие два часа, шлёпая ботинками по слякотной мешанине тающего снега, влажной, раскисшей земли и песка. Скорее всего, это будет пустая комната, только его вещи и пустота - после двух с половиной недель, когда всё на двоих. Скорее всего, стоит вернуться обратно, в пустой дом - всё равно везде, на всех дорогах, одиночество тащится следом и хватает тебя за пятки.
В номере было темно и тихо, Джаред, не разглядывая в темноте - что там насчёт второй кровати? - прошёл в ванную, включая свет и не оборачиваясь: пусть пока вот так, ещё немного пообманываться.
Дверь тихо скрипнула - петли надо бы смазать.
- Ты не дождался моего ответа, - спокойно сказал Том, поддевая плавки, стягивая их, переступая через них, чтобы...
Джаред глотал текующую по лицу воду - хлорка, сколько здесь выщелоченной хлорки, потом горло будет сутки драть, глядя, как Том абсолютно спокойно и абсолютно серьёзно перешагивает бортик ванной, чтобы оказаться рядом с ним, Джаредом.
- Так ты... Не против?
Том рядом - так рядом, что кожа ещё не соприкасалась с кожей, но тепло тела различимо даже сквозь потоки горячей воды. Он голый, весь открытый перед Джаредом, и тот забыл совсем о том, что сам без одежды, сам весь открыт, как на ладони - со своими взглядами, со своими мыслями, со своими словами и желаниями.
- Против, - ответил Том, - против, чтобы только смотрел.
И потянулся вверх, скользя ладонями по мокрой коже груди, Джаред только на мгновенье задержал дыхание - у Тома такая темнота в глазах, под слипшимися от воды ресницами, такая земляная тьма, лишённая света. Как у слепого.
Понимаете, Иллинойс был сказкой.
- Третий президент США?
Джаред помахал двудолларовой купюрой:
- Ничего посложнее не нашёл?
- Ладно... Вот: изобретатель радио?
- Ну, Тесла. Кто же ещё.
- Обломись, Джей.
Джаред попытался вырвать смятый листок кроссворда из рук Тома, но тот ловко увернулся.
- Не может быть. Да это точно Тесла!
- Не Тесла. Даже близко не он.
- Так кто?
- Сдаёшься?
- Говори уже.
- А что мне за это будет?
- Можешь слушать радио, что выберешь... Целый час.
Том хмыкнул, прикусывая губу:
- Это несерьёзно.
- Ладно, чего ты хочешь?
- Спрашиваешь?
- Давай уже.
- Любое, что бы я ни захотел.
Том предусмотрительно положил газетный листок за спину, пресекая все попытки нечестного мухлежа.
- Джей?
- Любое.
- Попов. Дальше?
- Это что, тест на совместимость?
Том рассмеялся - и уже одно это стоило всего дурацкого марафона с кроссвордами: морщиники в углах глаз и еле заметные (только если быть близко-близко к его лицу, как Джаред сейчас) веснушки на мягких губах.
- Альфа... Близнецов... - задыхаясь от смеха, потом от нехватки воздуха, потом вообще замолкая, выговорил Том - когда Джаред целовал его.
Спал он беспокойно. И было что-то резкое в нём, шероховатое, тёмное, как обратная сторона прибрежного камня - не гладкая, омытая, шлифованная волнами, а та, которая ребристая и грубая, видит только тьму и знает только тьму и ничего, кроме сырости и мрака родившей его земли.
Он жевал жвачку, ёжился в своём пальто, натягивал капюшон по самые брови, прячась в нём от непогоды или резкого ветра. Нацеплял солнечные очки - на каждом участке бегущей, ровноасфальтовой трассы, когда случался полицейский патруль. И это было сродни тьме и тяжести в его глазах - когда Джаред касался его спины, плеч, лица. Всё тёмное жило в Томе, шевелилось, проявлялось во сне, когда нет света, когда умерло солнце, на самом деле умерло, до следующего дня. Джаред прислушивался, и это было что-то вроде "отойди" или "отпусти", он только касался плеча, легко и незаметно, и Том, вздрагивая, затихал.
Ладони у него с мозолями - уже несводящимися, у основания четырёх пальцев на каждой и на фалангах. Он сильный - если смог тогда оттащить Джареда до мотеля.
- А как же тот придурок, Толстая Туша?
Том нахмурился, смотря только на чашку перед собой - как будто вздумал прямо там утопиться. Тень в его глазах, под густыми ресницами, тень на всём лице, веснушки блекнут, рот сжимается в узкую полоску:
- Ничего. Выживет.
Иллинойс вбивался тупым широким клином между Индианой, Кентукки и Айовой. Они вбивали свои клинья, каждый день. Том менялся и оставался каким-то дымчато-непонятным, Джаред собирал его, как собирают паззлы - по кусочку, по отдельной картинке. Общая постель - десять дней, одиннадцатая ночь - ясности не обеспечивала. Том плохо видит, щурится, Том любит кофе, очень любит, Том читает всю газету - от корки до корки, не брезгуя светскими сплетнями - просто, чтобы быть в курсе, - говорит сам Том. Том раздражается совершенно необъяснимо, и это не быстрый, вспыхивающий яркими искрами по коже гнев, который, например, того же Джареда словно за волосы хватает и тащит, это холодное и тяжёлое нечто. Оно вырубает Тома, отключает его - и это случалось, да, это было несколько раз за последние две недели.
Джаред говорит себе: это ветер, он меняется, и все эти магнитные бури (тот придурок сам нарвался, скалясь и презрительно цедя сквозь зубы: педик, у тебя такие охренительные губы... почём отсасываешь? - точно, сам).
Джаред говорит себе: это солнце, зима катится к весне, теряя ошмётки старой, отслаивающейся кожи (те двое с одним мозгом, да и то - спинным, сами виноваты, бросив синхронно: эй, голубки, потерпите, через милю мотель с почасовой оплатой!)
Джаред говорит себе: это дорога, ну, может, он устал от всей этой мышиной возни по мотелям и комнатам, и всех этих переездов (это оправдать сложно, действительно сложно, но вот... не стоило так смотреть на Тома... точно - не стоило).
Если убрать эти странности - зеркальные очки, темноту под прикрытыми веками, тяжесть гнева и ночной прерывистый шёпот - Джареду оставалось ещё много чего в Томе: веснушки на плечах, гладкая кожа, порез на руке, слева, узкая полоска припухшей. выпуклой кожи, следы ожога на ладонях и предплечьях (Том темнеет и замолкает, если Джаред спрашивает - только глазами: откуда? И Джаред отступается, не беспокоя), узкий, как змеиный хвост, шрам на коже поверх рёбер справа - Том любит, когда Джаред целует эту тонкую, белёсую линию, он сжимает сильнее пальцы, откидывает голову и смотрит, приоткрыв рот, разомкнув губы, блестящие, розовые, влажные.
А ещё Джаред застывал, затихал, умирал, глядя на его рот, на рот своего Тома - чьего же, чьего ещё? это его Том, только его, и этот рот - беззащитный, бледно-розовый, обветренный - тоже его.
- Ну и как это ? - лениво спросил Том, лёжа на животе, подпирая ладонью подобродок.
- Что?
- Как что, - он улыбался - вот так, совсем просто, не потому что что-то там - и тянул слова, - заснуть натуралом, проснуться геем? Как тебе?
Джаред перевернулся на бок - лицом к Тому, чтобы видеть его.
- Ты это серьёзно?
- Куда уж серьёзней.
Лицо плохо различимо в полумраке комнаты, не хватает привычной чёткости скул, видно, что он улыбался, видно, что вчера он брился, и вся подушка, и весь Джаред пропитаны теперь этим лёгким запахом лосьона после бритья - каким-то мятным, что ли.
- А сам как? - тихо спросил он. Фотография Хэйли с полоской сгиба посередине спрятна в бардачок и тот первый вопрос два месяца назад, три штата к северу, он как будто лет сто тому назад прозвучал.
Не дожидаясь ответа - мало ли что придёт Тому в голову, мало ли что - он потянулся вперёд, к улыбающимся губам, к этому рассудка лишающему рту: "Его бы трахнуть в этот рот", - но нельзя, с Томом так нельзя, нет ещё, рано.
Их руки встретились, переплетаясь пальцами на членах, находя общий ритм не сразу, чуть запутавшись, потерявшись в странности такого взаимного прикосновения.
- Нравится, - прошептал Том, - очень нравится. Давай ещё. - И сильнее сжал пальцы Джареда.
Потом он весь вытянулся, запрокинул голову, прикусывая губу, как всегда, чтобы тихо, не тревожа утреннюю, стылую тишину, проскуливая еле слышно, кончить.
Джареду осталось только одно - тянуться к нему, за ним, ловя его сорванное дыхание, из губ в губы - между ними двумя и больше никому - мятное, влажное, кофе с сахаром и молоком, тепло.
- Расскажи что-нибудь о себе.
Том поднял очки, цепляя на лоб - солнечный блик, пойманный линзой, задрожал, забился на приборной доске.
- Что?
- Что-нибудь. Вот обо мне ты в курсе, а сам... - Джаред отпустил руль, чтобы хотя бы жестом показать, насколько он не в курсе относительно того, кто такой Том.
- Эй, давай без приключений за рулём! Да что тут рассказывать: зовут Том, фамилия...
- Нет, - Джаред посигналил облезлому пикапу, тряско плетущемуся впереди на скорости максимум тридцать миль. - Нет, расскажи о себе. Что-то такое, что можешь сказать, - он не смог произнести "только мне", не посмел, - что можешь сказать только кому-то близкому.
Том опустил очки, прячась за ними, поднял воротник пальто и молчал всю оставшуюся дорогу.
- Сюда, - обвёл Том маленькое синее пятно на карте.
- Хармони, - прочёл Джаред. - Что за хрень?
- Ну, - улыбка скользнула и оборвалась на прикусе губ - влом, жаль, не хочется Тому делиться ею, - такие места любил рисовать Норман Роквелл. Ты же любишь искусство, а?
Джаред внимательно рассмотрел пятно типографской краски, отставил кофе подальше.
- Оно того хоть стоит? Триста миль ведь.
- Определённо, - уверенно сказал Том.
Уверенно обхватил затылок Джареда, заставляя наклониться, заставляя быть ближе, и повторил:
- Определённо стоит, Джей.
Хармони - это серый, кружевной металлический мост через реку. Это холодный, часто меняющий направление ветер и ясное, высокое небо, близость воды и земли - всегда и везде.
На первом повороте от здания мэрии - мотель "Буревестник", перед стоянкой выкрашенный недавно тотемный столб, чуть кривоват, может, природное, может, приобретённое - вроде бы как индейский, на самом деле - фальшивка, тупая, лубочная подделка.
Пока Джаред регистрировался и расписывался в книге, Том парковал машину.
- Пятый номер, - крикнул Джаред ему, крутя кольцо брелка на пальце. Том махнул в ответ: окей, понял, сейчас буду.
Новости передавали по шестому, он же - местный центральный. Тотемный столб покосился ещё сильнее, пережив удар резко притормозившего мустанга, и углом крена составлял прекрасный образчик конкурентности Пизанской башне. А если ехать по прямой, как стрелка, Шестой, до пересечения с Девятой, то аккурат упрёшься в кирпичный, одноэтажный "У Стэффи" - бар. Бильярд. Сплетни за длинной стойкой.
- Углём живём, копаемся, как черви в земле. Слышишь, парень?
Джаред обречённо кивнул: конечно, слышу.
Старик задумчиво пожевал губу, пережёвывая мысли - ежедневную жвачку, никому давно не интересную. Обтёр мятым платком края шота: Стэффи - хероватая хозяйка, у неё вечно вся тара заляпана.
- Вот так и живём, - повторил он, глядя неотрывно на Джареда своими выцветшими, тусклыми, как мокрый уголь, слабовидящими глазами, - уголь, шахты, земля. Вот и праздник опять этот.
- Валентинов день, - подсказал Джаред, решая: уйти сейчас или проявить вежливость и дождаться конца фразы. Том отказался составить ему компанию и остался в мотеле.
- Чёртов праздник. Эй, Рибби, ленивая скотина, налей-ка ещё! - гаркнул неожиданно громко для такого тщедушного, изморённого жизнью и подземельями тела старик. - Этот чёртов праздник... Ты в курсе, парень, как там тебя?
- Джаред.
- Ты в курсе, Джаред, что тут было в прошлом году на этот чёртов, проклятый праздник - все эти чёртовы шарики и сердечки, - старик навалился грудью на стойку, вцепившись костлявыми, какими-то по-птичьи цепкими пальцами в рукав джаредовской куртки. - Я же вижу, ты неплохой парень, хоть и нездешний, да? - жарко дыша выпитым алкоголем, спросил он.
Джаред чуть подвинулся, стараясь освободиться: уж на что он спокойно - в отличие от того же Тома - относился к подобным нарушениям личного пространства, но было что-то жуткое, что-то неправильное, острое, царапающее в этом лихорадочном, ломком, пьяном рассказе.
- Да, сэр... Вообще-то, - он подтянул руку ближе, незаметно, - вообще-то я только сегодня приехал сюда. Ненадолго.
- Вот и уезжай. Давай быстрее садись в свою крошку и рули отсюда.
Рибби - высокая, полная и улыбчивая, как все барменши - налила новую порцию скотча, кинула три кубика льда, добавила от щедрот своих широкую улыбку - адресуя именно Джареду - и того немного отпустило.
- Так что тут такого случилось?
Он спросил и уже понял: не надо было. Не надо было - совсем. Не надо было ничего этого - спрашивать Тома там, в машине, когда танцевали солнечные зайчики на приборной доске. Не надо было соглашаться ехать в этот Хармони - когда Том ерошил его волосы, пропуская пряди через пальцы, натягивая и отпуская, и улыбался, и крал свою собственную улыбку, и говорил ему в губы: определённо стоит, Джей. Не надо было останавливаться в пятом номере этого мотеля - "Сразу вырубил троих, понимаешь, Джаред, сразу, в одну ночь - зарубил троих, прямо там". Не надо было уходить пить в этот бар - "Он перебил восемь человек, и никто даже не мог его обвинить, если бы не тот взрыв в проклятой шахте. Теперь уж точно - сгнил там, под завалом, больше туда ни ногой, никто".
Не надо было... Не надо было - ничего этого не надо, - думал Джаред, торопливо пробираясь между густыми порослями тонких, гибких деревьев. Вся земля в округе - припорошена каменной крошкой, тончайшей каменноугольной пылью. Он остановил джип на дороге, съехав к самой обочине - у разбитого дерева, где толстенный, словно обрубленный, сук торчал указующим перстом. Он плохо помнил, как добрался сюда - просто ехал по дороге, следуя указателям, пока не оказался прямо на месте - "Шахты Ханнигера". Привет, Том. - "Да что тут рассказывать..."
Джаред отёр взмокшее, покрытое тонким слоем пыли лицо. Враньё всё это, - думал он, - всё это - психушка, наркотики, убийства. А потом вспомнил Громадную Тушу, того идиота, назвавшего Тома педиком и ещё... И ещё он вспомнил эти беспокойные, тёмные, мутные сны и тихое, прерывистое, еле различимое "отпусти" и "отойди", и темноту глаз Тома - как провал в недра земли, где свет неверный, мигает, где всегда вокруг земля и камень, и смерть за каждым поворотом.
Он шёл, оберегая лицо от хлещущих, гибких веток, и ему казалось, что он идёт по следам Тома - след в след, что Том там, впереди, ждёт его - "Да что тут рассказывать..."
Он остановился только перед самыми воротами - вход в пятую шахту, заперт, цепи и крепления проржавели. Обошёл вокруг, вспоминая рассказ Саймона из бара "У Стэффи" - вот он, аварийный выход.
Тонкие ветки, зелёные, самая первая, ещё клейко-юная листва. Солнечный свет, пробивающийся сквозь плетёнку листьев и ветвей, тоже какой-то юный и растерянный, салатово-нежный, когда Джаред смотрит вверх, пытаясь вдохнуть, потому что стало вдруг тяжко, словно придавило землёй и к земле.
"А одного - Реда, шахтёра - зарубил прямо в забое. Чуть ли не при свидетелях."
Не надо, - колотится сердце, обмирает, обвисает на тонких сосудах, наполняется кровью, - не надо было. Что? Разговаривать с Саймоном, слушать его, ехать сюда, спрашивать Тома, спать с Томом. Джаред перемогает себя, бьёт со всей силы в грудь, по рёбрам - ну, давай, стучи, давай-давай уже! Не надо - ввязываться в драку под омелой. Не надо - называть своё имя чужому, странному, незнакомому человеку в чёрном пальто, прячущему глаза под зеркальными очками, скитающемуся по стране, кочующему из штата в штат, чтобы убежать - как Джаред бежал от памяти - убежать от себя самого.
Сердце стукает, захлёбывается скопившейся кровью, снова неуверенно стукает, и дурнота отступает. Это февраль - пять месяцев, как они встретились далеко отсюда, в солнечном и пыльном Колорадо. Это около ста прочитанных Томом - от первой и до последней страницы - газет. Это четыре штата позади. Это много, если задуматься.
Джаред вспоминает его, как будто видит здесь перед собой - беззащитный, розовый, нежный рот. Чёткие скулы и подбородок с ямочкой. Обожжённая кожа ладоней. Узкий белесый шрам справа над рёбрами. Тёмная память и беспокойные сны.
Он спросил - Том ответил. Как мог. И если что и было действительно не надо - так это оставлять его сейчас там одного, в сумерках пятого номера, мотель "Буревестник".
"Впервые увидел в сентябре - забавный парень, кошка спёрла хот дог, а ему пофиг. Пять месяцев назад".
Джаред пинает прошлогоднюю прелую листву, никакой крови и ничего такого - просто бурые, ломкие листья. Под листьями камни и земля, и угольная крошка - тёмная, как глаза Тома, как страх и память в глазах Тома, под ресницами, веснушками и зеркальными линзами.
Тому никто не помог тогда. Никто даже не понял, что он - болен, не в себе, что он сам не понимает, не видит себя в зеркале напротив. Ногти ломаются, земля царапает пальцы - ещё быстрее, всё это зарыть, закопать, уничтожить. Джаред сгребает листву, утрамбовывает разрытое чрево земли - пустую и вновь полную, и снова пустую могилу.
Том был один. Пока не появился он, Джаред. И теперь их двое. На самом деле - он утаптывает землю, перемешанную с ломкими, хрупкими ветками, раскрошившимися листьями - на самом деле их сейчас двое. Джаред и Том. Ботинки скользят по грубым, неровным камням - и никого третьего он не допустит.
Они так и не поцеловались тогда. И это было то, что Джаред считал сучьей несправедливостью жизни: облом у самого края. Том только и притянул его к себе, добиваясь согласия - Джаред, ну, правда, ты же хотел знать, кто он - лизнул щёку у края рта и отстранился: "Определённо стоит, Джей".
Он обернулся всего один раз, перед тем, как заросли кустарника скрыли окончательно запечатанную могилу: что ж, покойся с миром, Гарри.
"Куплю новых кроссвордов", - думал Джаред, вытирая перепачканные землёй пальцы с обломанными ногтями.
NB! читать-читать-читать:
solei-moon-frai.diary.ru/>p72695048.htm
|
|
Категория: Новости |
Просмотров: 890 |
Добавил: sublete
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
|
